С 1830 года для обращения стали чеканить новые медные монеты. Был уменьшен их вес и дизайн. На монетах появился новый герб, который негласно многие называют «масонским» или «крылья вниз». На аверсе монет размещался герб, под которым был год чекана.
Государственные ассигнации продолжали обесцениваться. К 1830 году их курс составлял 27 копеек серебром за рубль ассигнациями. Медная монета по-прежнему являлась средством размена для бумажных денег.
15 июня — чумной бунт в Севастополе.
В 1829 году русские войска, возвращаясь с войны против турок, принесли из-за Дуная чуму. Она поразила юг России. Чтобы эпидемия не выкосила людей и не распространялась, в ряде городов, в том числе и в Севастополе, был объявлен карантин. То есть выезд из них запрещался. С 10 марта 1830 года было введено так называемое всеобщее оцепление. Никто из жителей не имел права выходить из домов. Город превратился в сплошную тюрьму. Из-за недоедания и голода стали развиваться болезни. Такой каторжный режим продолжался восемьдесят дней. В то же время чиновники и офицеры, имея пропускные знаки, беспрепятственно ходили друг к другу в гости, устраивали вечеринки и балы. Продолжались занятия во всех учреждениях, работы на кораблях, в адмиралтействе и во флотских экипажах.
За несколько дней до бунта в Корабельной слободке умерла матросская вдова Зиновья Щеглова. Каждого умершего должен был обследовать штаб-лекарь. На всякий случай: а вдруг это смерть от «страшной заразы», и тогда — продление карантина.
Штаб-лекарь Шрамков явился в слободу и сразу заявил, что Щеглова умерла от чумы. Этому известию, мягко говоря, рады не были. Во-первых, потому, что автоматически продлялся карантин. Во-вторых, что гораздо важнее, отвращение вызывала сама фигура штаб-лекаря. Уже потом, когда велось следствие, были взяты показания 900 женщин, состояние здоровья которых проверял этот врач. Все они заканчивались стандартно: «Претерпела истязания от штаб-лекаря Шрамкова». Какого рода были эти истязания, станет ясно, если выслушать жену унтер-офицера Надежду Кириллову. Она заявила, что и Шрамков, и другой штаб-лекарь, Верболозов — «похотливые сластолюбивые старики».
Историк Феоктист Хартахай, исследовавший этот вопрос, выпустил в 1861 году брошюру, которая так и называется: «Женский бунт в Севастополе». Действительно, катализатором общегородского восстания послужило женское недовольство. Судя по всему, вполне справедливое: кому понравится, когда чиновники городской администрации регулярно и безнаказанно насилуют женщин — чьих-то вдов, жён и дочерей?
Возмущённые горожане и перешедшие на их сторону армейские и флотские части берут штурмом дом губернатора, генерал-лейтенанта Николая Столыпина. Самого губернатора убивают сразу же — как «главного виновника народных страданий».
Вторая колонна восставших берёт в плен начальника карантинного оцепления контр-адмирала Скаловского, коменданта города генерал-лейтенанта Турчанинова и городского голову Носова. У всех них берутся подписки о том, что «никакой чумы в городе не было». Турчанинов издаёт следующий приказ: «Объявляю всем жителям города Севастополя, что внутренняя карантинная линия в городе снята, жители имеют беспрепятственное сообщение между собой, в церквах богослужение дозволяется производить». Уже потом следователи удивлённо доносили императору Николаю I: «Бунт не прекращён — он прекратился сам собой. Уже на следующий день жители города вернулись к своим повседневным заботам.
Комендант Севастополя генерал-лейтенант А. П. Турчанинов, который по решению суда «за малодушие иза совершенное нарушение всех обязанностей по службе» был лишён всех званий и наград и разжалован в рядовые. Самое интересно, что он мог вообще не состояться. Для этого нужно было, чтобы подписки «никакой чумы в городе нет» появились двумя годами или хотя бы годом раньше.
Дело в том, что эпидемию просто назначили. Сначала — на всякий случай. В ходе русско-турецкой войны 1828-1829 гг. в действующей армии и впрямь была вспышка чумы. Военные корабли, участвовавшие в войне, базировались в Севастополе, и карантин был разумной мерой.
И выгодной для начальства. Продовольствие и фураж для скота в город должны были доставлять проверенные поставщики. На это дело казна отпускала солидные средства — город должен был снабжаться по высшему разряду. Но так было только на бумаге. Тендер на поставки выигрывали те, кто «занёс» городской администрации. Продукты в город шли в меньшем объёме и паршивого качества. Разница оседала в карманах «уважаемых людей».
Но, как назло, война кончилась победой русского оружия, а случаев чумы в Севастополе так и не зафиксировали. Карантин надо было снимать.
Надо, но не хотелось, поскольку кормушка работала исправно. Нужен был не просто один случай смерти от чумы — он бы не впечатлил. Нужно было, чтобы там, наверху, убедились: эпидемия есть, она жестокая, люди мрут пачками, дайте денег и побольше.
Как это делалось? Очень просто. Во-первых, фальсификацией статистики смертности. Вот свидетельство контр-адмирала Сальти: «Карантинная контора старается все обыкновенные болезни показать чумными». Вот что говорил адмирал Грейг: «В течение 5 месяцев люди не слышали, чтобы болели и умирали естественной смертью, а кто бы ни заболел в командах или на дому, объявлялись за чуму». До чего доходили господа штаб-лекари и городская администрация в своём стремлении удержать карантин и продолжать доить казну, говорят записи следственной комиссии: «Некоторых женщин, умерших от родов, но признанных за чумных, таскали днём через весь город в самом позорном положении, не омыв их от кровей. И почти нагих, привязанных и окровавленных младенцев…»
Во-вторых, естественную смертность надо было как-то увеличить. Того, что люди умирали от гнилых сухарей, порченой муки и тухлой солонины, которыми снабжала город администрация, казалось маловато. И потому придумали принудительные купания — дескать, только чистота телесная спасёт севастопольцев от заразы. На бумаге это выглядело великолепно — проведены массовые гигиенические процедуры. Не указано только, как именно. А так: зимой население беднейших слободок сгоняли к незамерзающим бухтам и заставляли сидеть в воде. И вот когда после таких купаний пневмония и лихорадки начали собирать смертный урожай, городская администрация расслабилась. Ура! Много трупов! Даёшь ужесточение режима! И ещё больше денег на борьбу с заразой! Это было как раз весной 1830 года. Что произошло летом, уже известно.